Уголовное дело
в отношении Р..
Р. и Ш. были предъявлены обвинения в совершениИ квалифицированного грабежа , а именно: в открытом хищении чужого имущества по предварительному сговору группой лиц , с применением насилия , не опасного для жизни и здоровья потерпевшего. В отношении обоих была избрана мера пресечения в виде содержания под стражей. Оба обвиняемых свою вину признавали частично.
Я был приглашен родственниками Р. в качестве его защитника с заключительной стадии предварительного следствия - предъявления обвинения в окончательной редакции и ознакомления с материалами уголовного дела. До момента предъявления обвинения в окончательной редакции и свидания с Р. я ознакомился с некоторыми материалами дела , с которыми допускает знакомиться защите уголовно-процессуальный закон до момента окончания предварительного следствия , а именно: с протоколами следственных действий , произведенных с участием ее подзащитного. Судя по материалам дела , Ш. играл активную роль , являлся инициатором и исполнителем всех противоправных действий в отношении потерпевшего , а роль Р. была пассивна и заключалась лишь в оказании психологического воздействия на него. Вместе с тем , несмотря на свою особо активную роль , Ш. в своих показаниях на очной ставке с Р., перелагал всю вину за содеянное на Р., заявляя , что поскольку тот был ранее судим , он боялся его и поэтому вынужден был напасть на потерпевшего , избить и отобрать деньги. Действительно , Р. был ранее осужден к исправительным работам и расследуемое преступление имело место в период их отбывания , однако показания Ш. явно противоречили объективным доказательствам по делу , в частности показаниям потерпевшего , подтверждавшего , что Р. пытался предотвратить избиение его Ш..Такая позиция Ш. свидетельствовала о его стремлении смягчить свою ответственность за фактически содеянное за счет моего подзащитного Р. , тем самым осложнив мне защиту последнего. Сложность защиты заключалась именно в наличии у Р. непогашенной судимости. Поскольку Р. был ранее осужден за совершение умышленного преступления , а новое деяние имело место в период отбывания им наказания , определенного ранее судом , постольку суд при рассмотрении настоящего дела и , самое главное - при назначении наказания Р., был бы вынужден учитывать его роль в содеянном , а наказание ему назначать по совокупности приговоров. Нормы уголовного закона определяют , что в таких случаях наказание за новое деяние виновному назначается исключительно в виде лишения свободы , при этом частично или полностью присоединяется ранее назначенное и неотбытое наказание. Вместе с тем , поскольку ранее Р. был осужден не к лишению свободы , а к исправительным работам , шанс на применение к нему условной меры наказания был. Для того , чтобы этого шанса не упустить , защите необходимо было тактически правильно выстроить позицию. И в этом , как ни странно , неоценимую помощь оказала позиция Ш.. При моей встрече с Р. он рассказал , что был шокирован поведением Ш., перелагавшим всю тяжесть ситуации на него и давшим неправдивые показания. В свое оправдание Ш. направил ему записку , в которой извинялся , но пояснял , что , мол Р. , как ранее судимому , колонии не избежать , а у него , как ему кто-то посоветовал , есть шанс на условное осуждение , но только посредством дачи именно таких показаний против Р., какие он дал. Это оказалось решающим в выработке позиции защиты. Дело в том , что в нашей работе при осуществлении защиты по уголовным делам существует определенная сложность , связанная с "чувством солидарности" лиц , привлекаемых к уголовной ответственности за совершение групповых деяний , заключающаяся в том , что такие лица , как правило , не дают показаний друг против друга. Возможно , такая"солидарность" и является ложной , но это - факт , который не учитывать нельзя при осуществлении защиты по групповым делам. И мы - адвокаты , принимая участие в качестве защитников по таким делам , согласовываем наши позиции , поскольку по закону не вправе избирать позиции , отличные от позиций своих подзащитных. Однако , поскольку в случае по настоящему уголовному делу , Ш. дал не соответствующие действительности показания против Р. в попытке выгородить себя , т.е. поступил подло , постольку необходимость соблюдения как Р., так и его защитой вышеописаннного правила отпала. Вместе с тем , позиция защиты не строилась на "очернении" Ш. посредством дачи Р. показаний против него , а строилась исключительно на процессуальных тонкостях. Дело в том , что в случаях рассмотрения групповых дел в судах после оглашения обвинителем обвинительного заключения подсудимым задается вопрос: понятно ли каждому из них обвинение и признают ли они его , если да, то в какой мере - полностью либо частично , при этом , по судебной практике , первому(как правило) такой вопрос задается тому лицу , которое вину признает и лишь за ним - не признающему. Именно на этой процессуальной тонкости защита и намеревалась выстроить свою позицию. Перед предъявлением обвинения в окончательной редакции мной Р. был дан совет:вины не признавать и от дачи показаний отказаться(что он и сделал) , предполагая , что Ш. будет оставаться на прежней позиции о частичном признании своей вины. Предположения защиты оправдались: факт частичного признания им своей вины был зафиксирован в протоколе его допроса , с чем мы ознакомились по окончания расследования. Дело с обвинительным заключением было направлено по подсудности в Т. районный суд г.М. для рассмотрения по существу.
Вторая процессуальная тонкость заключалось в том , что по поступлении дела в суд обвинитель (впрочем , как и суд) изначально исходит из того , что зафиксировано в обвинительном заключении , в частности: признают ли вину подсудимые , и , в первую очередь , на этом строит свою первоначальную позицию , т.е. он уже психологически настроен на то , какого наказания намерен будет требовать для подсудимых. Я предполагал , что прокурор для Ш., который впервые привлекался к уголовной ответственности и признавал (пусть и частично) свою вину , будет требовать лишения свободы , но условно , а для Р., не признавшего своей вины и совершившего деяние при непогашенной судимости - реального лишения свободы. При выходе в процесс по выражению лица обвинителя (впрочем,как и судей) я понял , что мои предположения оказались верны. Но , как ни парадоксально , именно на такой психологической уверенности в планируемой прокурором и судом предрешенности приговора в отношении Р. и строилась позиция защиты. Решающая тонкость заключалась в том , что Р. в суде (в отличие от следствия) должен был заявить о том , что вину свою признает , причем , в отличие от Ш., в полном объеме , в результате чего прокурор окажется полностью обезоруженным , что , в итоге , и произошло.
После начала процесса и стадии оглашения обвинения первому вопрос: понятно ли обвинение и признает ли он свою вину был задан Ш..Он ответил , что вину признает частично. После того , как такой же вопрос был задан Р. и он ответил , что признает вину полностью , в зале "повисла тишина". Когда оцепенение спало , судья внезапно объявил перерыв(чего , как знают практики , на этом этапе процесса не случается). Прокурор тоже вышел из зала. По выражениям их лиц я понял , что они (и даже адвокат , защищавший Ш.) были "ошарашены" таким поворотом дела. По возобновлении процесса через некоторое время судебное разбирательство по делу возобновилось , но слушание по существу заняло буквально несколько десятков минут , при этом прокурором не было не только не заявлено ни одного ходатайства , но даже не задано ни одного вопроса фигурантам и свидетелям по делу , а в прениях он попросил для обоих подсудимых назначения условного наказания. Приговор оказался таким же. Мой подзащитный Р. после провозглашения приговора в зале суда был из-под стражи освобожден.
|
